Вот такая мысль, друзья, — думается, небезосновательная. Во всяком случае снимает какие-то шоры. Как бы высокопарно ни звучало, но...
...но наши отношения с другим — это всегда отношения с Богом. И их модальность в точности соответствует историческим взглядам.
Другой может быть для меня бог-судия — и тогда мне важнее всего, как он меня оценит. Или бог-утешитель — и я нахожу в нём жилетку. Может быть бог, творящий мир — и тут я либо перекладываю на другого свои надежды, либо вымещаю обиды за «несовершенство творения». Как правило и то и другое.
Легче всего я доверяю богу-заступнику, но очень скоро начинаю ждать в нём бога-чудотворца. От бога-подателя благ я исподволь буду этих благ ждать, причём облекая их в удобную для меня форму.
Бог-всевластный самодур — возможно, самая частая парадигма. Здесь я ничего не жду, он принципиально для меня непонятен и недосягаем; теперь я пытаюсь угадать, чего ждёт от меня он. Вдруг слишком многого? Вдруг он ждёт больше, чем готов давать? Я защищаюсь. Я его боюсь — и потому возвожу защитные буферы, придерживаюсь надёжных схем и нуждаюсь в правилах. Правилах, которые, надеюсь, будет уважать и он. В страхе мне может прийти и мысль о жертвоприношениях: вдруг он ждёт именно их?
Другой может быть богом половинным, манихейским — богом добра, противостоящим равному же злому началу. С таким я захочу заключить союз и заручиться верностью в «праведном гневе» на «злую половину». Может быть богом-наставником, богом-целителем, богом-страдальцем...
А может быть богом-соперником — как для Иакова, Гермеса или Гильгамеша. Тоже распространённая позиция, ведущая через гордыню. Но уже хотя бы ведущая, этим она динамичнее и живее.
* * *
Тему можно продолжать, благо религиозных представлений человек накопил разных. Но все построения рисуются условными, не более чем играми. Играми, в которые играет Homo ludens, чужими словами. В играх нет ничего страшного, если только не забывать об их условности.
А вот Бог-любовь — кажется, что-то совсем другое. Единственно жизнетворные отношения, наверное, единственные цельные и бескомпромиссные, но чаще всего для нас «слишком ещё фантастические». Тем не менее только отсюда, с фаворской высоты такого видения, где другой спаян со мной в единый организм и всё же остаётся другим — не слит, но целиком прибавлен — мы и можем видеть условность прежних моделей.
Забавнее, страшнее, досаднее и приятнее всего, что выбор ничем не обусловлен. Он только мой. Не выбор даже: выбор — никогда не свобода. А тут свобода имманентная. Я творю бога такого, с каким хочу жить. Такого, в единении с которым уже бессмысленно звучало бы это точечное, эмбриональное «я»
😉