«Наверное, не то любовь, что выделяет человека из прочих. Не то, — кутался он в новую, простую и тёплую мысль. — И всё до этого было не то. Скольких любил, сколько вспыхивал и обжигал! и обжигался, конечно — всё остывало.
Теперешнее чувство казалось чем-то нечаянно вспомненным, шмыгнувшим когда-то под полог — и наконец вспомненным! Фланелевым одеялом: вот, в нашем пахнущем берёзой предбаннике меня заворачивает мама, я прижимаюсь к ней и знаю, что никогда-никогда не оторвусь: она открывает для меня мир людей, только с ней я могу ему породниться... Глиняной кружкой, что дымится смородиной, мятой и зверобоем: сейчас бабушка достанет из печки что-то дышащее и вкусное... Папиной душегрейкой на той же разомлевшей печке: пока папа не пришёл, я буду хранить его терпкий дух в старом ватнике.
Любовь не может выделять. Наоборот, она тебя соединяет. Видимо, со всеми, — тихо знал он. — Та единственная, наконец-то единственная и, слава тебе Господи, наконец-то та — просто открывает тебе дверь. Дверь из твоего предбанника, что ли сказать. Дверь, за которой не разделяются уже люди, не носят одежд, любуются друг другом и не спорят о паре. Пусть, может, еле терпят, а всё равно как-нибудь хвалят...
Он поймал себя на улыбке: нет, он ни за что не вспомнит такую баню, где люди б не сидели, уютно и совершенно едино радуясь»
😉